Тону в любви. Спасать не надо! Да помню я, сколько мне лет..!!! ...Самый возраст - мечтать... любить и радоваться жизни..!
- Мог бы на своей Наташе жениться! – сказала она и отвернулась к двери.
Он растерялся и нерешительно так попытался взять ее за локоть – в знак примирения. Поезд сильно качнуло, и все мы полетели вправо, а потом сразу влево.
Уже пятую остановку я слушала, как они ссорятся.
Не слушать, вернее, не слышать не получалось: я висела аккурат над ними, отойти в сторону или хотя бы просто пошевелиться не могла – вагон был переполнен. Они, похоже, не замечали публики. Разговаривали громко и с особенной для сильно неравнодушных друг к другу людей страстью.
- Это типично мужская черта, типично! – воскликнула она, когда нас отбросило обратно к дверям. – Только почувствуют, что женщина никуда от вас не денется, - тут же начинаете вести себя как самодовольные ослы!
- Ну ладно тебе, Оль! – пробубнил он, озираясь. Видимо, все-таки увидел рассредоточенную по вагону добрую сотню благодарных слушателей. – При чем тут ослы!..
- При том, Витя, при том! Ослы и есть!
- А помнишь, мы с тобой на осликах катались в Пицунде? – улыбнулся он. Лицо его озарялось явным счастьем. Ослики в Пицунде, судя по всему, не подкачали.
- Ты мне зубы не заговаривай! Опять меня не слушаешь!
- Да я не заговариваю, Оль! Просто они никакие не самодовольные. Спокойные. И даже это… флегматичные.
- Ты вспомни, сколько раз я тебя просила позвонить Косте и сказать, что мы не приедем к ним тридцать первого. Что молчишь? Сколько. Раз.
Витя засопел. Оля отвернулась. Подумала. Повернулась и продолжила:
- Мы с тобой еще в августе решили встретить Новый Год вдвоем. Помнишь? Помнишь или нет?
- Да прекрати, ну неудобно же…
- Неудобно ему. Тебе перед всеми неудобно. Передо мной только всегда удобно. Потому что тебе наплевать, чего я хочу. – Она снова отвернулась с явным намерением больше не поворачиваться.
- Оля. Оля. Олюшка, посмотри на меня, - он понизил голос почти до шепота. – Ольгушонок…
- Лягушонок, - якобы недовольно бормотнула она. – Отстань. Я знаю, почему тебе так хочется к Косте. Там будет эта твоя Наташка. Надо было на ней жениться. Женился бы! Кто тебе не разрешал?
Вернулись в исходное положение. Глубокий вздох.
- Я так мечтала отметить Новый Год с тобой!.. Мы так редко бываем вдвоем! Если тебе все равно, давай… разведемся!
- Ничего себе, - сказала я тихо (надеюсь).
- Следующая станция – «…», - сказал машинист громко.
- Ты совсем сдурела?! – воскликнул Витя на весь вагон.
- Садитесь, пожалуйста, - сказал молодой человек слева от нас. Встал и уступил место Оле. Мужчина рядом тоже встал – и помог сесть Вите. Наконец-то.
Ей было лет семьдесят. Ему – наверное, семьдесят пять. Они были одинаково седые, низенькие, худенькие и… очень влюбленные!
Он растерялся и нерешительно так попытался взять ее за локоть – в знак примирения. Поезд сильно качнуло, и все мы полетели вправо, а потом сразу влево.
Уже пятую остановку я слушала, как они ссорятся.
Не слушать, вернее, не слышать не получалось: я висела аккурат над ними, отойти в сторону или хотя бы просто пошевелиться не могла – вагон был переполнен. Они, похоже, не замечали публики. Разговаривали громко и с особенной для сильно неравнодушных друг к другу людей страстью.
- Это типично мужская черта, типично! – воскликнула она, когда нас отбросило обратно к дверям. – Только почувствуют, что женщина никуда от вас не денется, - тут же начинаете вести себя как самодовольные ослы!
- Ну ладно тебе, Оль! – пробубнил он, озираясь. Видимо, все-таки увидел рассредоточенную по вагону добрую сотню благодарных слушателей. – При чем тут ослы!..
- При том, Витя, при том! Ослы и есть!
- А помнишь, мы с тобой на осликах катались в Пицунде? – улыбнулся он. Лицо его озарялось явным счастьем. Ослики в Пицунде, судя по всему, не подкачали.
- Ты мне зубы не заговаривай! Опять меня не слушаешь!
- Да я не заговариваю, Оль! Просто они никакие не самодовольные. Спокойные. И даже это… флегматичные.
- Ты вспомни, сколько раз я тебя просила позвонить Косте и сказать, что мы не приедем к ним тридцать первого. Что молчишь? Сколько. Раз.
Витя засопел. Оля отвернулась. Подумала. Повернулась и продолжила:
- Мы с тобой еще в августе решили встретить Новый Год вдвоем. Помнишь? Помнишь или нет?
- Да прекрати, ну неудобно же…
- Неудобно ему. Тебе перед всеми неудобно. Передо мной только всегда удобно. Потому что тебе наплевать, чего я хочу. – Она снова отвернулась с явным намерением больше не поворачиваться.
- Оля. Оля. Олюшка, посмотри на меня, - он понизил голос почти до шепота. – Ольгушонок…
- Лягушонок, - якобы недовольно бормотнула она. – Отстань. Я знаю, почему тебе так хочется к Косте. Там будет эта твоя Наташка. Надо было на ней жениться. Женился бы! Кто тебе не разрешал?
Вернулись в исходное положение. Глубокий вздох.
- Я так мечтала отметить Новый Год с тобой!.. Мы так редко бываем вдвоем! Если тебе все равно, давай… разведемся!
- Ничего себе, - сказала я тихо (надеюсь).
- Следующая станция – «…», - сказал машинист громко.
- Ты совсем сдурела?! – воскликнул Витя на весь вагон.
- Садитесь, пожалуйста, - сказал молодой человек слева от нас. Встал и уступил место Оле. Мужчина рядом тоже встал – и помог сесть Вите. Наконец-то.
Ей было лет семьдесят. Ему – наверное, семьдесят пять. Они были одинаково седые, низенькие, худенькие и… очень влюбленные!